Светлана Сурганова. «Я — не танк, а слабая и хрупкая»

«В первую очередь я не певица, а скрипачка, — говорит Светлана Сурганова. Этот инструмент стал частью моей души. Когда я играю на нем, ко мне приходят потрясающие мысли. Как будто общаюсь с Ним…»

Она написала в «Тетради слов»: «Поэт — это увеличительное стекло. Ну что еще добавишь?» В этом вся Светлана. И больше всего в этой хрупкой и нежной женщине поражает ее скромность. Она не стремится заполнить собой пространство. Возможно, поэтому ее не встретишь на модных тусовках, не увидишь в амбициозных телепроектах. «Когда знаешь о существовании таких людей, как Михаил Казиник, Лилианна Лунгина, Татьяна Лиознова, иначе и не хочется себя вести, — говорит Светлана. — Величайшие люди современности — наискромнейшие»! При этом выражения, вроде «Скромность — прямой путь в неизвестность», вызывают у нее снисходительную улыбку. Сурганова — одна из немногих на нашей эстраде, кто действительно приобрел популярность исключительно благодаря трудолюбию и таланту. «У каждого свой путь — что кому больше импонирует или позволяет воспитание. Я никого не осуждаю, но мне какие-то вещи претят. Я знаю, что никогда не поступлю определенным образом. И мне симпатичны такие же люди».

Каким образом люди по доброй воле, без принуждения выбирают скрипку?

Сама удивляюсь, но счастье ведь в неведении. Когда человек выбирает этот инструмент, он, наверное, просто не представляет, какие сложности его ждут. Почему я выбрала? Думаю, это связано с какими-то детскими ранними впечатлениями, может быть, я по телевизору увидела или услышала по радио. В любом случае что-то оставило во мне глубокий след.

Помните свои первые занятия?

Тогда я была так рада, когда мама и бабушка купили мне первую в жизни малюсенькую восьмушку. Я девушка некрупная, а в шесть лет вообще была Дюймовочкой, с очень маленькими ручками и пальчиками. И даже эта восьмушка мне была велика. Но все равно я испытывала счастье, восторг и какое-то оцепенение при виде скрипки. Я ее брала с собой спать, укрывала одеялом — не могла с ней расстаться ни на секунду. Кто-то мишек укладывает, я укладывала скрипочку. Моя первая музыкальная преподавательница садилась, а меня ставила на стул, в результате чего наши глаза оказывались примерно на одном уровне, и я пиликала. Она меня все время спрашивала: «Светочка, ты не устала? Может, отдохнешь?» — а надо было методично, долго водить по струнам смычком. Но мне даже в полуобморочном состоянии уже тогда было неловко сказать: «Я устала». С тех пор я крайне редко могу позволить себе устать. Возможно, у меня перед глазами был пример мамы и бабушки, которые очень сильные женщины.

Они внушали вам, что и вы должны быть сильной?

Нет, скорее, наоборот. Само как-то получилось. Однажды, например, гуляли с мамулей в Таврическом парке, который совсем недалеко от нас находился. Это была зима, у нас были санки. Я заявила, что хочу прокатиться с горки, а там был крутой съезд. Мама мне сказала, мол, давай выберем другое место: ты навернешься, ударишься и будешь плакать. Но я настояла, тогда она промолвила: «Ладно, поезжай, но, если упадешь, не реви!» Естественно, я получила санками по затылку (может быть, из-за этого с тех пор и пишу стихи). Потом мама рассказывала: слезы наворачивались на глаза, рот кривился — видно, что плакать хочется, но стояла как кремень. Сейчас, может быть, и рада в своем преклонном возрасте (смеется) позволить себе выплеснуть чувства, но уже не могу. Привычка.

Ваше детство прошло в коммунальной квартире. Это тоже наложило отпечаток?

Я болезненно отношусь к детскому плачу, но не это было самым страшным в коммуналке. Больше всего меня раздражали телефонные звонки. Потому что аппарат находился в одной из наших смежных комнат, и все соседи, которые были очень словоохотливыми, ходили к нам. Они могли часами беседовать, а я пыталась за тонкой стеночкой учить уроки. Плюс работающий телевизор. Поэтому хаос из звуков и речей привил отвращение к телефонным переговорам. Например, сейчас я предпочитаю отправлять эсэмэски. Звонить человеку могу только в экстренных ситуациях. Тем самым я стремлюсь оберегать личное пространство человека.

В школе у вас, наверное, хорошо шли гуманитарные предметы?

Верно, на большее меня не хватало — я же была ребенком с серьезной задержкой в развитии. Научилась читать по слогам где-то в восемь с половиной лет. Я всю жизнь занимаюсь саморазвитием, чтобы не чувствовать себя изгоем в этом обществе. В школе мне никогда не давались точные науки. Физика, геометрия, алгебра — страшный сон. Более-менее — литература, музыка и физкультура. История также не шла — со всем, что было связано с цифрами или с какой-то точностью, я чувствовала сложности. Сейчас я об этом немного жалею, потому что если бы не случился поворот в сторону музыки, то я наверняка была бы человеком с техническим складом ума. Мне ужасно нравятся разные девайсы, гаджеты и технические устройства. А как только я соприкоснулась с процессом звукозаписи, мне понравилась именно техническая его сторона.

Научилась читать по слогам где-то в восемь с половиной лет

Любовь к поэзии возникла в детстве?

Нет, позже, во время учебы в институте — со стихов Бродского, причем еще в самиздате, так как его тогда еще не печатали у нас. Сейчас на своих концертах я люблю цитировать его «Бабочку».

Видимо, с этим произведением у вас связаны какие-то воспоминания?

Вы правы. Случай был: однажды моя институтская подруга в приватной беседе взяла и прочитала по памяти многостраничное стихотворение. Меня обуяли восторг и зависть. Я восприняла это как подвиг, потому что у меня очень плохая память. Это серьезный комплекс, который я всю жизнь пытаюсь преодолеть. Поэтому я в какой-то момент выучила наизусть «Бабочку».

А вы со своим инструментом разговариваете, считаете его живым?

Так оно и есть. Это часть космической энергии. Все, что нас окружает, по большому счету живое. Тем более музыкальный инструмент, в который вложена душа мастера. Не так давно в моей жизни произошло важное событие: поклонники подарили мне скрипку чешского мастера. Это была моя давняя мечта — получить именно чешский инструмент. А всю жизнь играла на скрипке немецкого производства конца XIX века. Хороший, но ученический инструмент. И вот это счастье свалилось на меня буквально прошлой осенью. Поклонники, которые все это устраивали, организовали мне встречу с этим мастером Мирославом Комаром в Праге. Было по-настоящему торжественное событие, с шампанским и поздравлениями. И эта взрослая чешская дама (улыбается) просто великолепна!

Но при этом я очень любила ее предшественницу — скрипочку, на которой играла больше двадцати лет. Думала, это измена или нет? Я себя долго винила и испытывала угрызения совести: простит ли меня моя малышка? Она меня простила. Когда я ее беру, она звучит так же, как и прежде.

И на протяжении этих лет не было «никаких преград или противоречий»?

Было. Сольфеджио — предмет, который едва не отвратил меня от музыки. Более того, я даже приостановила занятия в музыкальной школе. Это был седьмой класс, полгода оставалось доучиться, и ты свободен, но мне все надоело страшно! Я посоветовалась с мамой и бабушкой, и они мне сказали правильную и мудрую вещь: «Тебя можно понять, это твое решение, бросай! Но потом у тебя всю жизнь будет ощущение недоделанности». В итоге мы решили дать мне отдых на полгода, а потом доучиться. В результате я окончила музыкальную школу. Хороший очень урок был. С тех пор любое начатое дело я стараюсь довести до конца. Единственное, что могу позволить себе бросить, — это книги. Хотя поначалу также испытывала угрызения совести и порой через силу заставляла себя читать. Сейчас я понимаю, что нужно читать книги, которые тебе интересны. А если не твое — имей смелость отказываться.

В процессе обучения все-таки важна настойчивость. С институтом у меня тоже было не все гладко: две академки, и шестилетнее медицинское образование растянулось на восемь лет. Тоже были пограничные состояния, но тем не менее мамин завет сработал.

Выбор института был осознанный?

Скорее, это было совокупностью прекрасных случайных встреч, под влиянием которых я и сделала выбор. В выпускном классе меня познакомили с моим любимым впоследствии хирургом Ириной Колотиловой, которая буквально влюбила меня в свой предмет. Я до сих пор обожаю хирургию и медицину в целом. Я даже сдавала вступительные экзамены по институтскому учебнику и получила пятерку с тремя плюсами.

И что, приходилось резать?

На практических занятиях, конечно, и резала, и зашивала. В жизни, слава богу, мне не пригодились эти навыки. Я, безусловно, надеюсь, что квалифицированную помощь при случае оказать смогу. Так вот случай был. Летели мы на гастроли, и кому-то на борту становится плохо. Стюардесса обращается с просьбой, если есть врачи, подойти к больному. Ничего серьезного не было, просто упало давление. Валокординчик приняли, точки нужные помассировали и помогли.

То есть диагноз поставить можете?

Да, иногда ставлю по телефону. Мама у меня—ходячая медицинская энциклопедия. Вместе много диагнозов поставили. Она, кстати, меня тоже держит в медицинском тонусе и не дает расслабиться. Потому что периодически подбрасывает мне то приступ бронхиальной астмы, то сердечную недостаточность, а то и почечную колику. Дает, в общем, мне прикурить. Но пара действительно волнительных моментов была. Плюс друзья иногда звонят и спрашивают, что это, как это. Я в состоянии оценить срочность ситуации, необходимость принятия мер. Могу также сетку йодовую прописать. (Смеется.)

Я — АВАНТЮРИСТКА

«Никогда не была на приеме у психоаналитика и никогда не была на исповеди, но я попробую», — сказала она в книге «Исповедь четырех». Перед автором Еленой Погребижской Светлана решила раскрыться. В конце главы на вопрос «Светлана, ты не певица в высоком смысле слова, не Пахмутова, ты не рок-звезда, а как ты себя называешь?» она ответила: «Я — авантюристка Сурганова, я — Сурганова-авантюристка…»

Она откровенничала о разных моментах своей жизни — о детстве, юности, зрелости… «Я пребывала в состоянии хронической влюбленности. Начиная с 13 лет», — поведала Сурганова. Первой Светиной симпатией был одноклассник, которому, как она говорит, благодарна по гроб жизни, потому что он «спровоцировал» ее играть на гитаре. На тот момент Света оканчивала музыкальную школу и вовсю играла на скрипке, а он, мало того, что за ней ухаживал, так еще и единственный из всех играл на гитаре.

Конечно же, была глава, посвященная «Ночным снайперам». Как пишется в книге, за весь тот период, почти 10 лет, Света фактически перестала писать песни. Она как бы была фоном для творчества Дианы, музыкантом, подыгрывавшим ей на скрипке, человеком, чьи силы уходили на то, чтобы поддерживать, сопереживать, аранжировать, но не писать и не петь свои песни. Но она не жаловалась. На стене кухни Света вывела зеленой краской: «Снайперизм могуч, горюч и дерзновенен».

Но у вас сложилась не медицинская, а музыкальная судьба…

Ее предопределила встреча с Дианой Сергеевной Арбениной. Встреча состоялась в 93-м году. Тогда зародился дуэт «Ночные снайперы», мы начали являть себя миру как акустический дуэт. Первые концерты в Питере проходили в «Чаплин-клубе» на улице Чайковского. Примерно с шестого курса вопроса, чем дальше заниматься, просто не стояло. Но даже если бы не было этой встречи, не знаю, решилась бы ли я стать врачом… Потому что во мне даже после окончания института был слишком велик страх ответственности за чужую жизнь. Врачи — это совершенно самоотверженные люди, что бы там у нас ни говорили про нашу медицину. Конечно, она имеет свой национальный колорит, но для меня каждый практикующий врач, который реально может что-то сделать, реально оперирует, спасает человеческие жизни, — это полубог.

Этим полубогам пришлось и вас спасать.

Мне с врачами везло — я сама пережила несколько полостных операций. Пять или шесть — уже потеряла счет. И мне всегда улыбалась фортуна! Кстати, в свое время в институте мне попалась тема «Рак толстой кишки». Я писала работу, касавшуюся выживаемости таких больных. Кто бы мог тогда подумать, что потом и сама пройду через похожий диагноз… Такие превратности судьбы или знаки.

Врач, который реально спасает человеческие жизни, для меня полубог

Вы сами верите в знаки?

Конечно. Надо быть очень внимательным. Уметь читать их и делать выводы. Я сейчас стараюсь присматриваться к знакам, и пару раз мне это очень хорошо помогло.

Как, на ваш взгляд, логика есть в жизни: кто-то живет беззаботно, а на другого сваливается слишком много испытаний?

Я неоднократно задумывалась над этим. Кому-то все, кому-то ничего. Может, это какие-то кармические отработки или цепь случайностей — я пока не улавливаю логики. Я не вижу ее, когда безвинный ребенок мучается и страдает. Полагаю, кто-то за что-то отрабатывает.

То есть действует эффект бумеранга?

Человек совершает что-то плохое, промежуток между причиной (поступком) и следствием (наказанием) настолько велик, что он может успеть умереть, а его продолжение — ребенок будет в ответе. Это, конечно, призывает к ответственности за то, что мы делаем и говорим. Если не тебе, то потом все равно отрекошетит твоим близким. Каждый должен обрисовать для себя круг родных людей и, хотя бы в нем поступать максимально честно. Эти круги будут накладываться друг на друга и в итоге закроют определенный участок.

А когда вы столкнулись со сложностями в собственной жизни, наверное, об этом не думали?

Я только об этом и думала, считая, что, наверное, тоже отрабатываю чьи-то долги, чью-то и свою ситуации. Потому что все испытания нам даются, чтобы мы сделали какие-то выводы. Чтобы мы стали сильнее. Приобрели опыт, который нам в дальнейшем поможет. Не зря же говорят, что Бог посылает человеку те испытания, которые он способен выдержать. Если вам Бог посылает их, значит, вы этого достойны. Чтобы не задавать себе вопрос «За что?», а задавать — «Для чего?».

Из серии «что нас не убивает, делает сильней»?

Это один из моих любимых постулатов. Я его цитирую последние лет двенадцать. Мне даже некоторые поклонники говорят: вычитай или придумай уже что-нибудь другое! Но ничего другого такой же силы я не знаю. Ницше — абсолютный гений!

Но то, что не убивает, в любом случае калечит человека.

Значит, это его все-таки убило.

В одном из интервью вы сравнили себя с танком…

Наверное, это был какой-то порыв. Сейчас бы я так не сказала. Очень многих вещей боюсь. Я слаба, но Господь Бог оберегает меня. Мне не надо терпеть, переживать серьезные потери, испытывать нужду. Надеюсь, еще какое-то время он меня пощадит, потому что потери, конечно, были. И я очень тяжело все это переживаю до сих пор. Поэтому какой к черту танк! Никакого танка, никакого броненосца. Я слабая, хрупкая, трепетная, очень неуверенная в себе особа, которая хочет, чтобы она сама, а также ее окружение — близкие и родные — были живы и здоровы.

Как на вас повлияло известие о том, что вы приемный ребенок?

Это произошло, когда мне уже было двадцать пять лет. После этого я стала еще лучше относиться к своим родителям. На тот момент Зои Михайловны, бабушки, уже не было. Вообще же, сомнения меня терзали всегда. Все время мне немножко казалось, что я не отсюда. Мне и сейчас кажется, что я не отсюда, но это другое. Когда узнала, что приемная, для меня это был шок, я никогда не забуду то состояние, когда тебя как будто прошибают электрическим током: полуобморочное состояние, стало очень жарко — у меня загорелись щеки. Мне стоило сил остаться в сознании.

Но это нас очень сблизило, и я очень благодарна маме и той ситуации, которая сподвигла ее на эту откровенность. И хорошо, что сказала, — я считаю, что дети должны знать свою историю. Это, наверное, не должно быть в экстремальных ситуациях, как у нас, — в то время был острый момент в отношениях. Сейчас — тьфу-тьфу-тьфу — все прекрасно. И я с возрастом все больше проникаюсь и люблю эту женщину, которая меня воспитала, взяла на себя такую ответственность… Дай Бог ей здоровья!

Вообще не считаю, что любовь может быть трагической. Если любовь возникает — это большое счастье

ФАКТЫ

  • Родилась и ноября 1968 года в Ленинграде (сейчас — Санкт-Петербург).
  • Начала писать песни в 14 лет. В 9-м классе создала группу «Камертон».
  • В 1993-м вместе с Дианой Арбениной организовала группу «Ночные снайперы». Покинула коллектив по просьбе Арбениной в 2002 году.
  • В 2003-м стала лидером группы «Сурганова и оркестр».
Загрузка ...
Restsnames